Атака из Атлантиды [сборник] - Лестер Дель Рей

— Где это в Библии говорится о пришельцах из других систем? — пристыдил его доктор.

Мужчина нервно моргнул, нахмурился и завопил о грешниках, горящих в аду. Эффекта это не произвело, и он уехал на своей разбитой машине. Амос вздохнул. Теперь, когда столько бед вокруг, фанатики будут еще больше выступать с осуждением и фальсификацией евангельских истин, что принесет вред истинной религии. Амос никогда не мог решить, были ли эти фанатики каким-то образом полезны Господу, или они были исчадием Сатаны.

— «У Отца нашего много обителей», — процитировал он доктору, когда они проезжали по улице. — Вполне возможно, это аллегория других небесных миров.

Доктор пожал плечами, на его лице на миг появилась гримаса. Он вздохнул и положил руку на колено Амоса.

— Я слышал о Дике, Амос. Мне так жаль. Это первый ребенок, которого я принимал, — и такой прелестный!

Он опять вздохнул, глядя в направлении Клайда, и Амос не нашел, что ответить ему.

— Я этого не понимаю. А почему мы на них атомные бомбы бросали? Почему лунная база не использовала свои ракеты?

Амос и на это не нашелся, что ответить. Был слух, что все крупные державы отослали все свои боезапасы атомных бомб еще в начале инопланетного нашествия на лунную базу, и что огромный метеорит похоронил весь этот боезапас под тоннами обломков и отходов, после чего извлечь оттуда боезапас уже не было возможности. Были и другие подобные катастрофы, вызвавшие досаду и раздражение у людей. У своего дома Амос вышел из машины, молча пожал руку доктору и кивнул в знак благодарности. В тот день ему нужно было привести в порядок свои мысли. Когда наступит вечер, и люди смогут выходить на улицу, не опасаясь оказаться подстреленными инопланетным самолетом, звуки церковного колокола помогут собрать их в храме, а они нуждаются в духовной поддержке. Если бы это смогло помочь им попытаться понять Господа, принять Его… Бывали в церкви мгновения, когда Бог, казалось, окутывал теплом Амоса и паству, это было чувство истинного удовлетворения. Возможно, и теперь, в час величайшей нужды, к людям возвратилось некое вдохновение. Руфь накрывала на стол. Ее маленькая фигурка двигалась быстро, как обычно, хотя лицо распухло, а глаза покраснели.

— Прости, Амос, я ничего не смогла сделать. Но Энн Сейтон приехала сразу же по получении телеграммы. Она узнала эту новость раньше нас. И…

На экране телевизора замелькали заголовки из газеты «Канзас-Сити Стар», и Амос понял, что сообщать жене новость нет необходимости. Он накрыл ладонью ее руку.

— Бог дал, Бог взял, Руфь. Бог подарил нам Ричарда на тридцать лет.

— Все в порядке, — она взяла кастрюлю, отвернулась и пошла на кухню; спина ее застыла как натянутая струна.

Казалось, она переполнена горем.

— Ты разве не слышал, что я сказала? Энн здесь. Она теперь жена Дика! Они поженились перед его отъездом, тайно — сразу же после того, как ты побеседовал с ним о разнице в религиях. Ты бы повидался с ней, Амос. Она уже знает, что случилось с ее родными в Клайде.

Он смотрел, как жена выходит из комнаты, он чувствовал, как сердце ее болит от горя. Он-то ведь не запрещал сыну жениться, он только предупредил его — ведь мальчик был так похож на Руфь. Амос колебался. Он не знал, стоит ли заходить к Энн. Наконец он направился к дверям маленькой комнаты, служившей второй спальней, и постучал. Ответ прозвучал глухо, и защелка открылась не сразу.

— Энн? — спросил он, войдя. В спальне был полумрак, но он разглядел ее белокурую головку и хрупкие очертания ее почти неженственной фигурки. Он протянул руку, сжал в своей ладони ее тонкие пальцы. Когда она повернулась к свету, он не увидел следов слез на ее глазах, но и руки, и тело ее дрожали.

— Энн, Руфь мне только что рассказала, что Господь подарил нам дочь…

— Господь! — она резко выкрикнула это слово, и резко отдернула руку. — Господь, Ваше Преподобие Стронг? Чей же это Господь? Тот, кто шлет метеориты на базу Дика, чуму, насекомых и засуху на наши фермы? Господь, который пользуется ураганами, чтобы облегчить приземление космических кораблей? Это тот самый Господь, Ваше Преподобие? Дик дал вам дочь. А сам он мертв! Мертв! Мертв!

Амос вышел из спальни. Он вспомнил скрытую издевку, с которой доктор произносил имя Господа, но сейчас у него дрожь прошла по телу и перехватило горло. Энн принадлежала к иной вере, но прежде она всегда казалась религиозным человеком.

Наверное, у нее просто истерика. Он пошел в кухню, чтобы найти Руфь и послать ее к Энн.

И тут раздался звук, похожий на воющее стаккато. Он никогда раньше такого не слышал. Это описание, прозвучавшее по радио, было очень точным: самолеты не могли издавать таких звуков!

В небе появлялись все новые летательные аппараты, вой сливался в могучее гудение. Затем внезапно раздалась очередь, как из крупнокалиберного пулемета, и из сада за домом донеслись тяжелые удары. Ровер, пес Ричарда, громко тявкнул дважды, а затем пронзительно завизжал в агонии.

Амос бросился к двери в сад, но Руфь опередила его.

— Собака Дика! Теперь они и его собаку погубили!

Прежде чем Амос смог ее остановить, она распахнула дверь и ринулась вперед. Раздался еще один залп и крик боли. Руфь сползла на пол, прежде чем он сумел до нее добраться.

Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?…Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей.

Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной.

Когда он подбежал и взял ее на руки, выстрелы уже прекратились. Скрылся последний из инопланетных самолетов.

Они ушли в направлении Топеки — а, может быть, какого-то другого города, который решили обстрелять. Руфь была еще жива. Пуля попала ей в брюшную полость, разорвав бок, и рана ужасно кровоточила. Он чувствовал, что сердце ее еще бьется; она слабо стонала, когда он ее поднимал. Когда он положил ее на кушетку, она открыла глаза и попыталась улыбнуться. Ее губы зашевелились, и он наклонился к ней.

— Прости, Амос. Глупо. Ерунда. Прости, — она закрыла глаза и снова улыбнулась, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.

— Я рада. Так долго ждала.

На пороге стояла Энн — ошеломленная, глаза расширены.

Но когда Амос поднялся, Энн уже пришла в себя и бросилась к шкафчику с лекарствами. Она извлекла оттуда ножницы, быстрым движением разрезала платье Руфи и попыталась остановить кровотечение.

Амос добрался до телефона. В глазах у него потемнело. Он что-то пробормотал по телефону оператору и минуту спустя перезвонил доктору Миллеру. Он опасался, что доктор еще не успел вернуться домой. Амос не запомнил слов доктора, ни у него осталось ощущение, что доктор пообещал приехать.